Глава 1. Что-то против тебя

1

Рельсы мерно стучали под колёсами поезда.

Куча народа теснилась в ста пятидесяти кубометрах вагона.

До поворота оставалось пять секунд.

Пять, четыре, три, две, одна...

Раздался лязг металла. Вагон накренился — и толпа людей вместе с ним.

В тот миг, когда всех немного тряхнуло, моя правая рука соскользнула с поручня. Я выбрал мужчину с серебряным браслетом на запястье. Нацелившись на карман его жакета, я подошёл к нему со спины, повёл к нему руку и указательным и средним пальцами вытянул чёрный кожаный кошелёк, который мгновением позже оказался уже в моём правом кармане. Одновременно я притворно пошатнулся и отошёл от мужчины.

Мужчина не заметил пропажу кошелька — слушал музыку в наушниках и спокойно поправлял уложенные гелем волосы.

Снова загудели рельсы.

Я сунул руку в карман, приоткрыл кошелёк и пальцами проверил деньги. Шесть купюр по десять тысяч, одна пятитысячная и три тысячных. Шестьдесят восемь тысяч. Неплохой улов, как по мне.

До следующего поворота оставалось где-то двадцать секунд. Вагон задрожал.

И тут я заметил кое-что необычное.

Эта старшеклассница носила ту же форму, что и я, с зелёным галстуком поверх пиджака. То ли знакомая, то ли нет, девушка стыдливо опустила побледневшее лицо.

Я понял, что дело в извращенце, до того как увидел позади девушки мужчину средних лет. Взгляд его полуприкрытых глаз бегал по вагону. Он лапал девушку за ноги в переполненном поезде и от наслаждения забыл обо всём.

Раздался протяжный скрежет колёс по рельсам — поезд приблизился к станции.

Я проскользнул сквозь толпу и подошёл к мужчине со спины. Тот не заметил меня и продолжал поглаживать девичьи бёдра, но напрягся всем телом, когда я протянул руку и будто бы случайно ухватил его за запястье. Более того, из кармана его широких брюк я достал портмоне из искусственной кожи.

Ход поезда постепенно замедлялся.

Я вытащил из бумажника купюры и водительские права. Деньги сразу сунул в карман, а на права бросил беглый взгляд.

Морита Хадзимэ. Судя по дате рождения, ему сорок восемь лет. Кто-нибудь, кастрируйте этого тошнотворного урода.

Поезд остановился на станции, и створки дверей, возле которых мы стояли, скользнули в стороны. Диспетчер объявил название станции — ближайшая к школе, пора выходить.

Когда школьники в такой же, как у меня, форме повалили из вагона, я отпустил запястье Мориты средних лет. Его мокрые от пота ладони дрожали. Я вышел на платформу, и спустя мгновение девушка, которой досталось от извращенца, выскочила следом. Выглядела она как-то странно, но я, не говоря ни слова, направился к лестнице.

Не вытаскивая кошелёк и пустую бутылку из сумки, я затолкал их в пакет из универсама и выкинул в урну за турникетом. В кошельке извращенца оказалось всего-то двенадцать тысяч йен — прижимистый малый.

2

Выйдя со станции, я через несколько минут дошёл до школы — ничем не примечательной общественной школы, и вошёл в покрытые налётом ржавчины ворота. Стоявшая у них классная руководительница монотонно бубнила приветствия. Доброе утро. Доброе утро. Звали её Катай. Женщина лет двадцати шести-двадцати семи. Она отвечала за классы номер 2 и 3, соседние с моим. Каждый день улыбалась всем подряд. Доброе утро. Доброе утро. Тоску нагоняет. Я переобулся у шкафчика и поднялся по лестнице. Мимо пробежала пара школьниц, громко болтающих на ходу. Ступени, площадка, ступени, коридор. Наконец-то четвёртый этаж.

Наш класс был в конце коридора, по левую руку. Над дверью из стены торчал держатель, перемотанный липкой лентой, и на нём висела табличка “2-4” Настоящее украшение для моей школы, где не было традиции ежегодно тасовать классы.

Большинство учеников уже пришло.

Когда дверь плавно приоткрылась, из комнаты вырвались громкие крики, в которых смутно различались фразы типа “заткнись, глиста” и “ нифига себе”.

Сегодня опять громче всех орал Хара — низкорослый, тщедушный парень.

И прям когда я вошёл в класс, Кияма, парень с каштановыми волосами, лупил Хару по заднице. Раздался смачный шлепок, и Хара завалился, выгнув спину. Весь класс заржал. Все гоготали и скалились. Привычное уже дело. Хара. Груша для битья. Против Хары класс сплотился воедино. Он стал смазкой, которая устранила трения между остальными.

Хара.

После смерти прежней груши для битья он прочно занял её место.

Наблюдая за действом издалека, я сел на своё место, самое последнее справа, прямо возле двери. Меня никто не заметил. А я оттуда видел весь класс. Избивавший Хару на общую потеху Кияма встал в победную позу. Во всей толпе смеющихся людей я выцепил взглядом несколько исключений. Они опустили глаза и делали вид, будто шарят в телефоне или читают книгу, а один отстранённо водил пальцем по экрану планшета.

Всё шло своим чередом.

— Эй, Хара, ты чего расстонался? — спросил Фусими, стоявший около Киямы, когда Хара, кривляясь от боли, продолжил валяться на полу, не делая попыток подняться. Неформальный лидер класса, сложением он контрастировал с Харой. Никто никогда не называл его лидером вслух, но все признавали его таковым и без слов.

— Да тебе не больно, хватит перед всеми придуриваться, слышь? — рявкнул Фусими, оглядевшись вокруг. Народ ухмылялся. — Если будешь так стонать, кто-нибудь подумает, что я над тобой издеваюсь.

И тут же все обдали Хару осуждающими взглядами. Ты сам виноват. Делаешь вид, что тебе больно, плюешь на устои класса. Вот как они на него смотрели.

— Э...то… — Неразборчиво бормоча, Хара забился в конвульсиях, его глаза задёргались от нервного тика.

В классе раздавались смешки.

— Чего, тебе смешно?

— Н-нет...

Танабэ Кёко, подружка Фусими — парня, который затеял драку — смеялась вместе с другой девушкой. Её золотисто-чёрные, грязные волосы торчали в разные стороны. Довольный расположением лидера, Кияма гордо потребовал:

— Извиняйся. — Увлёкшись, он совсем разошёлся: — Вставай на колени, ра-зу-ме-ет-ся — голым!

Точно увлёкся. Веселье ударило ему в голову и не позволяло остановиться. Да и как тут успокоиться.

Если бы мы оказались в третьесортном фильме, сейчас бы появился персонаж, преисполненный чувства справедливости. Он бы завопил что-то в духе: “Эй, что вы творите?!” или “Вы зашли слишком далеко!” Короче говоря, тип, который не дружит с головой.

В реальности такому не бывать.

Не бывать, и потому подобные события стали ежедневными.

“Согласен”, “Да ты только и делаешь, что стоишь голым на коленях. Придумай новое, Кияма”, “Сам придумай”, “Ух, страшно как”, “Да в задницу, хочет извиниться — пускай встаёт на колени”, “Голым”.

Толпа кричала всё, что ей заблагорассудится.

Как и всегда. Как и всегда.

Я представлял, что крики толпы — это далёкий, не имеющий ко мне отношения шум. Лишь бы перетерпеть.

“Если извиняешься, раздевайся догола”, “Осторожно”, “Ого, он и правда”, “Хи-хи-хи, ха-ха-ха”, “Ты такой смешной”.

Я словно погружался на морское дно, и голоса постепенно размывались. Я отрешился от происходящего в комнате и просто ждал, когда всё закончится.

До моего растворённого в воде сознания временами долетали хлопки в ладоши. Я слышал их много месяцев назад, их звучание не выходило у меня из головы. Хлоп-хлоп-хлоп. Я терпел как мог, дожидаясь, когда аплодисменты наконец перестанут бить по ушам.

Не знаю, сколько прошло времени, но вскоре прозвучал звонок.

Вошёл классрук по прозвищу Бизон, и моё сознание всплыло обратно на поверхность.

Закончился классный час, а потом началась пустая трата времени, поделенного на части по пятьдесят минут. Учителя, ученики были внешним антуражем уроков, которые отнимали время впустую. После звонка на перемену возобновлялась экзекуция Хары, и из класса раздавались радостные крики.

Цикл повторялся до шестого урока, и до половины пятого я абстрагировался от школы.

Метеорит. Грузовик. Самолёт. Террористы. Что угодно. Лишь бы что-то ударило по классу и всех убило. Что за нелепые мечтания. Смех да и только. Надо дух перевести. Придёт же в голову такой бред.

Я сложил указательный и средний палец вместе и провёл ими по шее, будто перерезая сонную артерию. Само собой, я не умер.

3

Проторчав в игровом центре до восьми часов, я сел в набитый клерками поезд.

Ужратый в хлам мужик налетел на меня, да ещё и зыркнул неприятно, но я равнодушно отвернулся. И хоть выглядел спокойным — жуть как бесился.

Изо всех сил старался молчать, весь напрягся и ждал своей станции. Утихомирил эмоции, словно поднял грузик у маятника метронома.

Успокойся.

Остыв, я представил себя сторонним наблюдателем.

Но всё-таки не затушил гнев полностью и потому стянул у нахала кошелёк. Моя атака завершилась до того, как жертва что-то заметила. Внутри кошелька оказалось четыре тысячи йен. Носи больше, тварь.

Не успел я заметить, как поезд прибыл на мою станцию. На ней я и вышел.

Не успел я заметить, как оказался дома. Дом был довольно просторный, 3LDK.

Открыл коробку фастфуда, купленную по пути.

Проглотил остывшую картошку и гамбургер.

Не то чтобы я жил совсем один: отец застрял на больничной койке, а мать веселилась на деньги от страховки и вечно где-то пропадала. Отношения у нас в семье не сложились с самого начала, но проведать отца я всё-таки сподобился. И всё. Так я жил уже три месяца.

Через несколько минут я сунул упаковку от гамбургера и омерзительно холодную картошку в бумажный пакет и выбросил в мусорку. Мыть за собой посуду я никогда не любил и потому в итоге перешёл на удобную покупную еду.

Всё бралось на один раз.

Одноразовые бумажные пакеты, в которых потом выбрасывал мусор.

Одноразовые стаканчики. Одноразовые трубочки. Одноразовые палочки.

Всё одноразовое ежедневно выбрасывалось, а на следующий день покупалось новое. Даже мои одноразовые родители, для которых я оказался одноразовым ребенком, исчезли как тот мусор.

После душа я залип в интернете, а потом лёг спать.

Так закончился этот мой день. И как-то так проходил каждый из них.

В памяти не отложилась ни одна деталь. Проснулся. Пошёл в школу. Поел. Дни мелькали однообразными пунктами в списке покупок. Помылся. Порылся в сети. Поспал. Очередной день подошёл к концу. Следующий ничем не отличается. Повторим. Повторим.

День, неделя, месяц, год.

Сам не заметил, как дорос до семнадцати лет.

Копировать-вставить. Копировать-вставить. Копировать-вставить.

И тут.

Минато Рика.

Она появилась из ниоткуда.